Воинствующие безбожники в рясах - РСД - Архив

Воинствующие безбожники в рясах

Воинствующие безбожники в рясах Одной из самых мрачных страниц советской истории принято считать разрушение храмов и сожжение икон во время антирелигиозной кампании 1920-1930-х годов. Но так ли это? Противоречит ли снос церковных зданий и уничтожение церковной утвари традициям русского православия?

Оказывается, нет. Отношение Русской православной церкви к молитвенным зданиям и богослужебным предметам всегда было сугубо прагматичным. Восприятие иконописи и церковного зодчества как памятников истории и культуры, нуждающихся в охране и реставрации пробивает себе дорогу сравнительно поздно, а признание на государственном уровне получает лишь при советской власти. В этом легко убедиться на примере ярославских храмов, таких как древняя церковь Бориса и Глеба, пришедшая в ветхость в первой половине XIX столетия. Вокруг нее в 1828 году разгорелись нешуточные градозащитные страсти:

«Для ремонта храма требовалось около 3 тысяч рублей, и сначала прихожане намеревались «означенную церковь, яко памятник древности, исправить и привести в прочное и безопасное положение», но когда выяснилось, что понадобится более 5 тысяч рублей, отказались по причине того, что они «люди недостаточные и притом самое малое число их».

По решению духовной консистории холодная церковь была разобрана в 1829 году, а в 1833-м снесен и летний храм. Однако тяжбы вокруг «священной» земли продолжались еще несколько десятилетий.

«В 1844 году ярославское лютеранское общество обратилось с ходатайством к церковным властям о разрешении постройки в расположении упраздненных храмов лютеранской церкви, но в этой просьбе им было отказано из-за «несоответствия святости избранного места». В 1860-х годах ярославский купец Литов изъявил желание купить земли бывшего прихода для постройки торговых бань. …Ни светская, ни духовная власть не возражала, а противодействие оказал лютеранин доктор Дебек, дом которого находился поблизости»[1].

Подобная же участь постигла церкви Николы Бельского, снесенную ради строительства кружечного двора, поварни и кладовых погребов; Флора и Лавра (согласно архивным документам, после ее разборки в 1820-м году «облачения, воздухи, покровы «за ветхостью преданы огню» или «употреблены на починку риз», царские врата проданы, медная утварь и один из пяти колоколов пошли на изготовление медной решетки у раки Василия и Константина в Успенском соборе)[2].

  Сожжение или сплав по рекам были традиционным, каноническим способом избавиться от священного «хлама». Во время перестройки ярославского Казанского монастыря отец Василий Добронравов записал в своем дневнике: «1834 года мая с 3 числа начали старую церковь разбирать. Снявши антиминсы, престолы… с ветхими одеждами в трапезе сжег я июня 27, а пепел снесен на воду в Волгу»[3]. Забавно, но древние традиции среди местного духовенства очень живучи. В конце 90-х, когда Казанский монастырь, где в советское время находились партархив и планетарий, был передан РПЦ, я случайно стал свидетелем следующей сценки: центр города затянут дымом, пылают расположенные на территории монастыря старые деревянные сараи. Неподалеку от пожара на земле, смакуя дешевый портвейн, сидит довольный бомж. Тут из здания бывшего партархива выбегает пухленький попик и начинает бомжа прогонять со словами: «Иди отсюда, дурак. И никому не говори, что батюшка сжечь велел…». Не знаю, понес ли священник-пироман какое-нибудь наказание от светской власти, но от обычаев своей религии он не отступил…

  Примечательно, что и в 1920-х, и в 1820-х решения о сносе церковных зданий мотивировались одинаково: ветхость, малое число прихожан, общественные нужды. В конце XVIII века ярославский губернатор Мельгунов так обосновывал решение об упразднении одного из приходов:

«В Земляном городе по плану должно быть возведено казенное строение, а при оном и той церкви оставаться неудобно и бесполезно как по стеснению места, так и по неимению обывательских домов, кои бы могли составлять приход и содержать церковь»[4].  

Кстати, отметим, что, в отличие от дня сегодняшнего, когда строительство храмов нередко происходит вопреки воле местных жителей, во времена Мельгунова от численности (и платежеспособности) прихожан зависела судьба церкви. Будь губернатором Петербурга екатерининский вельможа Мельгунов, а не «православный чекист» Полтавченко, у защитников парка Малиновка и сквера на Долгоозерной не было бы причин для протеста.

  Разумеется, вышесказанное отнюдь не оправдывает уничтожения множества шедевров древнерусской архитектуры, живописи и прикладного искусства в 20-е и 30-е годы. Нет смысла оправдывать безграмотных советских чиновников, чье «воинствующее безбожие» принесло отечественной культуре и науке такой же урон, как и религиозное рвение невежественных попов. Нужно чтить память таких советских государственных деятелей как Анатолий Луначарский, защищавших культурное наследие в тяжелых условиях Гражданской войны; советских реставраторов и музейщиков, таких как Петр Барановский, исследовавших и восстанавливавших разрушенное, самоотверженно противостоявших бюрократическому вандализму.  

  Возвращаясь к современным реалиям, важно подчеркнуть, что критика советских антирелигиозных кампаний возможна лишь в рамках светского, научного дискурса, рассматривающего церковь или икону как произведение искусства и памятник истории, а не как богослужебное помещение и молельную доску. Но именно так смотрят на них бизнесмены от религии, добивающиеся передачи РПЦ музейных зданий и коллекций. Именно они, а не атеисты и левые, являются сегодня продолжателями дела «хунвейбинов» сталинской эпохи.



[1] Т.А. Рутман. Храмы и святыни Ярославля.  Ярославль, 2005. С. 170

[2] Там же. С. 168, 172

[3] Там же. С. 372

[4] Там же. С. 176


16 ноября 2013 — Иван Овсянников, РСД
РПЦ, РСД, левые, атеизм, безбожие, союз воинствующих безбожников, церковь, снос храмов, Ярославль


«Российское социалистическое движение»,
2011-2012
Copyleft, CC-BY-SA